Лена Сквоттер и парагон возмездия - Страница 53

Дрянного человека слышно издалека — он громко возмущается, какие вокруг него дрянные люди.

Одним из ярчайших представителей этого явления был Phoma. Мерзавцы, гады и подонки волновали его ум как ничто другое. Он мог часами без устали рассказывать, что окружен эгоистами, которые думают лишь о себе. Куда бы ни шел Phoma, на его пути оказывались подлецами все, давая ему поводы для новых горестных восклицаний. Продавщицы, проводницы и участковые врачи ему неизменно хамили. Кассирши, бюрократы и парковщики ежедневно пытались обмануть. Соседи старались нажиться за его счет, специально чтобы ему досадить, они круглосуточно сверлили стены, и даже квартиры свои купили по соседству исключительно с целью ему нагадить. Когда Phoma объяснял, какие мерзавцы нынешние политики, это было еще понятно. Когда Phoma рассказывал о ненависти к бродячим собакам и кошкам, регулярно справляющим в лифте его дома свой скромный верпиздих, это было объяснимо. Но Phoma регулярно становился жертвой и неживой природы: по его словам, над ним издевалось все — от московского климата до уличных банкоматов. В интернете Phoma вел пространный блог, щедро наполняемый яростью в адрес самых разных мерзавцев.

Бывало, Phoma сочинял вполне бытовые манифесты, но основным наполнением его блога, разумеется, оставалась политика — как мировая, так и ее российский аппендикс. Особо плодотворными были длиннющие статьи насчет отношений России с ближайшими русскоязычными соседями. Набегающие толпы возмущенных русскоязычных соседей оставляли бесчисленные комментарии в его блоге, а в его душе — твердую веру, что количество подонков на Земле бесконечно.

Кем и где работает Phoma, оставалось для меня неясным, хотя диагноз "маниакально-журналистский синдром с бредом разоблачения и обширными псевдогаллюцинациями на фоне хронической желтухи прессы" я ему поставила сразу. И ошиблась — журналистом он не был. Работать профессиональным кверулянтом-журналистом и параллельно писать о том же самом в блоге — явление невозможное даже в наш век. Журналистом он быть не мог. Несомненно одно: кем бы ни работал Phoma, его истинным призванием было кверулянтство. Недовольный политическим строем, властью, музыкой, фильмами, телепередачами, олимпиадами, давкой в трамвае, девкой за кассой, завтраком, обедом, ужином, соседями, бандитами и милицией, Phoma всегда против, обижен и оскорблен. Против него замышляют, а у него всегда есть претензия. И единственный луч света, который изредка освещает его жизнь, полную горестей и лютой борьбы с социумом, — это общественная беда. Когда что-то случалось в стране или за рубежом — упавший самолет, землетрясение, восстание, теракт, — длина блоговых постов и их частота увеличивалась десятикратно, а тон высказываний становился таким запредельно-назидательным, что временами срывался в откровенное ликование. Впрочем, навряд ли Phoma испытывал искреннюю Die Freude по поводу упавшего самолета, скорее воспринимал любую социальную трагедию как долгожданную месть социуму от лица Вселенской Справедливости, к которой чувствовал себя причастным. А в этом, согласитесь, есть что-то божественное. Думаю, в человеческой популяции необходим процент профессиональных страдальцев-ворчунов, и Phoma не виноват в том, что слепой выбор судьбы пал именно на его сперматозоид.

При этом он был не очень старым человеком — ему исполнилось всего тридцать, о чем я узнала из гневного поста в блоге: там Phoma жаловался на супермаркет, рекламировавший свои якобы праздничные скидки юбилярам по предъявлению паспорта, а на деле встретивший юбиляра криво расфасованными томатами и абсолютно непраздничным хамством в ответ на справедливое замечание по поводу томатов.

В отношении меня Phoma, похоже, питал какие-то иллюзии, а может, просто считал неплохим собеседником, потому что в ICQ с ним я обычно молчала, принимая жалобы в бэкграунде рабочего стола, и лишь изредка отписывала что-то вроде «compadecere» или "с пониманием". Если у него и были другие собеседники, то, возможно, им он рассказывал, какая нечувствительная мерзавка я.

Впрочем, как бы он ни относился ко мне, в качестве спутника Phoma все равно был немыслим из-за невероятного числа подонков и проблем, которые умел к себе притягивать. Так что абсолютно зря я так долго о нем рассуждала.

Оторвавшись от нотика, я сходила на кухню, налила себе чашку espresso и снова принялась за поиски кандидата, решив и дальше пользоваться методом классической случайности: нажала кнопку, листающую страницы, отвернулась и мысленно сосчитала до десяти. Классической случайности не вышло. Когда я вновь посмотрела на экран, курсор упирался в самую последнюю строку. Это была буква «Э», и значилась под ней Эльвира. Та самая, которая так меня подвела, что пришлось ее уволить из Корпорации.

Я продолжила поиск.

Вообще меня всегда удивляло такое бессмысленное занятие, как перебирание четок, но перебор людей мне так импонировал, словно в прошлой жизни я сама была кадровиком в госучреждении, подобно проклятой Эльзе Мартыновне. Однако пора было что-то решать, а достойного спутника я не нашла.

Я решила подойти к задаче с другого конца: кто бы смог охотно согласиться на путешествие со мной? Первый заядлый путешественник, который почему-то мне пришел на ум, — Васяня по кличке Джаггер, которого я называла Нафталинчиком.

Как утверждал один химик, есть такое вещество — нафталин, и, помимо множества полезных свойств, у нафталина — как, кстати, и у йода — есть забавное свойство. Любой химикалий, как известно, умеет существовать в трех формах: твердой, жидкой и газообразной, переходя из одной в другую по воле температуры, давления и прочих жизненных обстоятельств. Нафталин в отличие от нормальных химикалиев превращается сразу из кристалла в газ, минуя жидкую форму. Он напрочь лишен удовольствия быть жидкостью! Впрочем, возможно, он не находит в этом никакого удовольствия, и быть жидкостью для нафталина хлопотно и неприятно. А скорее всего ему пофиг. Ведь, насколько мы знаем, нафталин не мыслит. Но речь не о нем.