На второй день подъема шерп помог нам поставить палатку и ушел, сказав, что будет ждать внизу, поскольку идти выше ему запрещает религия. Из спортивного интереса я попыталась выяснить, что именно и как запрещает религия, но Туку был непреклонен и повторял лишь одно: на вершину Кайлаша подниматься нельзя.
Я ехидно поинтересовалась, а не запрещает ли ему религия работать проводником, помогая туда подниматься другим, но Туку с подкупающей искренностью объяснил, что вершина Кайлаша — личная проблема каждого. Его же проблема — кормить семью. Поскольку он знает английский, проводником ему доводилось работать часто, и на Кайлаш он водил людей неоднократно. Я, конечно, тут же спросила, не он ли вел год назад компанию из четырех русских мужиков, но Туку ответил, что проводников много, потому что это хороший заработок. Я так до конца не поняла этого Туку — он был молчалив, покладист, не жаден, но деньги попросил выдать вперед, спокойно объяснив, что всякое бывает в горах.
По неизбывной российской подозрительности я какое-то время думала, что он тайно работает на китайскую гэбню. На привалах я задавала ему разные каверзные вопросы о жизни, пока Туку не рассказал все с той же холодной покорностью, как расстреляли его родителей за связь с движением независимости. Про китайскую оккупацию я знала, как мне казалось, почти все. Да и сетевое нытье всевозможных прибалтов про зверства СССР читала не раз. Но рассказы Туку о том, как Китай в один прекрасный день решил, что государство Тибет принадлежит ему, и, запустив желтую орду, смял армию, государственный уклад, монастыри, культуру и традиции, производили неизгладимое впечатление той восточной жестью, которой, к счастью, никогда не знала Прибалтика. Самое удивительное, что у Туку была печальная уверенность: рано или поздно — через двадцать лет, сто, двести — то же самое будет с Россией, уже давно, по его словам, заштрихованной желтым карандашом в картах китайского генштаба. В сочетании с пронизывающим ветром эти рассказы вызывали желание карать, карать и карать любых безнаказанных мерзавцев этого мира.
Кислород приходилось экономить — его у нас осталось совсем мало. Я сделала один маленький глоточек, чтобы окончательно проснуться, и протянула баллончик Павлику, но он покачал головой.
— Ну что? — спросил Павлик. — Подъем? Пойдешь сегодня к своей вершине?
За палаткой выл ветер.
— Обязательно, — кивнула я. — Отвернись, я буду одеваться.
— Почему женщины всегда стесняются одеваться перед близкими, хотя раздеваться — нет? — задумчиво хмыкнул Павлик, но отвернулся к стенке палатки.
Я долго шуршала рюкзаками, Павлик молчал, а за пологом голосили певучие тибетские ветра.
— Одевай сразу все, что есть, — посоветовал Павлик. — Там будет очень холодно. Там будет так адски холодно, что ты тоже поклянешься сразу отправиться в Анталию.
— А ты поедешь со мной в Анталию? — тут же спросила я, и сама удивилась этой поспешности.
— Съездим, — спокойно ответил Павлик.
— Я думала, ты от меня получил в этом путешествии все, что хотел, — хмыкнула я, ощущая какую-то странную дрожь.
— Не все, — зевнул Павлик.
— А что ты от меня хочешь получить?
— Всю и навсегда.
Я фыркнула, хотя мне было приятно.
— Думаешь, у тебя получится? — спросила я насмешливо.
— Всегда был в этом уверен, — с возмутительным спокойно ответил Павлик, — просто я не торопился.
Я хохотнула:
— Думаешь, тебе удастся научиться мной манипулировать? Павлик не ответил — он лениво вытащил свой мобильник и принялся меланхолично перебирать кнопки.
— Я повторю вопрос, — обиженно продолжила я. — Ты думаешь научиться мной манипулировать?
— Все люди манипулируют друг другом. — рассеянно ответил Павлик. — Ты манипулируешь мной, я — тобой. В этом нет ничего плохого.
— Ты хочешь манипулировать мной? — капризно повторила я. — Иленой Сквоттер?
— Ленкой Гугель, — поправил он. — Не хочешь — не буду. Чего так волноваться? — примирительно зевнул Павлик.
— Ты не ответил на мой вопрос! Ты действительно считаешь, что способен мной управлять? Я требую доказательств!
— Любой женщиной можно управлять, если найти подход.
— Да? И много ли у тебя было женщин? — не выдержала я.
Вместо ответа Павлик улыбнулся и протянул свой мобильник. Там было набрано: "ДА? И СКОЛЬКО У ТЕБЯ БЫЛО ЖЕНЩИН?" Я покраснела и полезла из палатки наружу.
Второй привал мы сделали на уступе, где оказалось подобие пещерки, словно сделанной специально для нас и всех тех наших предшественников, которые завалили своими обертками, пустыми баллонами и мусором дальний угол. По крайней мере здесь не ощущалось ветра, а вид открывался потрясающий. Я смотрела во все глаза, пока Павлик разжигал примус.
— Ну, хорошо, — продолжила я разговор. — Допустим, тебе нужна я целиком. И что ты будешь со мной делать? За-МУЖ, по лавкам — дети, по полкам — гжель?
Павлик пожал плечами.
— Ты все усложняешь, — объяснил он. — Не хочешь гжель — Не будет гжели.
— То есть с гжелыо ты мне оставил выбор, а с замужеством — нет? Кто тебе сказал, что я соглашусь?
Павлик поднял на меня удивленные глаза.
— Ты сказала.
— Вот так? — изумилась я. — А почему я такого не помню?
— Этот вопрос меня тоже давно интересует, — усмехнулся Павлик, снова наклоняясь к примусу. — Почему ты этого не помнишь?
Я отвлеклась от созерцания тибетских пейзажей и подо шла к нему.
— В чем дело? — спросила я. — Что ты имеешь в виду? Мы с тобой знакомы полгода, живем в одной палатке четыре дня, и ты уже считаешь, что…