Лена Сквоттер и парагон возмездия - Страница 1

К оглавлению

1

Леонид Каганов
Лена Сквоттер и парагон возмездия

Эта рукопись в капусте

Обнаружена была.

Мы подробности опустим,

Бла-бла-бла и бла-бла-бла…

Настоятель монастыря Рю-седьмой

Часть 1 Я и мой офис

Меня зовут Лена Сквоттер

Я ненавидела свое имя, отчество и фамилию с самого детства. Об этом расскажу подробно, потому что это base не только моего identity, но и всех тех событий, о которых я решила повествовать. Мать при рождении дала мне такое банальное имя, словно произвела на свет не человека, а тюбик шампуня с еловым ароматизатором. Елена.

Быть может, отец Петр смог бы ее отговорить, если бы он существовал. Но мне о нем известно лишь то, что его звали Петром. Какова его фамилия и отчество, жив ли он, — это мать сочла нужным мне не сообщать. Насколько я разбираюсь в греческом, цель жизни существа по имени Петр состоит единственно в том, чтобы в конечном итоге пометить камень словом «камень». Возможно, так и произошло.

Фамилию я унаследовала мамину. Ее национальные корни врастали в такую глубину веков, что сегодня уже не существует лопаты, способной выкопать их, не разворошив всю планету. На первый взгляд могло бы показаться, что фамилия типично еврейская. Но это естественная человеческая реакция на любую звучную фамилию, которая хоть чем-то отличается от Козлов. Козлов — единственная экологически чистая от евреев фамилия, ведь даже евреев Ивановых я знаю двоих. Но проблема с этим возникла у меня лишь в пятом классе, когда Павлик Козлов приволок словарь Даля и прилюдно взахлеб поделился открытием. Это был первый и последний раз в моей сознательной жизни, когда я расплакалась на людях совершенно непроизвольно. В дальнейшем если я и плакала публично, то лишь с целью извлечь выгоду. Just imagine. Каково гёл, склонной в те годы к излишней полноте, гёл, которая закалывает свои длинные волосы на макушке модным в то время рингом, гёл, которая не без оснований уверена, что «жид» слово ругательное, возможно, даже непечатное, — каково ей узнать, что фамилия, которая и так ей никогда не нравилась, по мнению человека с фамилией Даль означает буквально открытым текстом: «жидовская булочка с витушкой поверху»?

Хорошая сторона в этой истории была лишь одна — это стало мне прекрасным уроком по решению private problems. На Павлика обижаться было глупо — им двигало idiotische любопытство. Но хамка Зоя по кличке Муха, которая днем позже посмела первой процитировать Даля мне в лицо с целью to piss me off, получила прямо тут, в туалете, — тем, что было под рукой. Муха с разбитой головой попала в больницу, я с мамой — на педсовет, а особым приказом директрисы отныне в нехитром парке школьного инвентаря все металлические совки были заменены пластиковыми.

Однако вернемся к национальному дискурсу. Пока я вертелась у зеркала в том розово-пряничном возрасте, когда впервые пробуют тайком если не сигарету, то мамину тушь для ресниц, пока я вглядывалась в отражение, мне все чудились в призрачном гештальте своего image восточные черты, подобные росчерку тонкой кисти на плотной славянской бумаге. Ради этого я была готова носить с гордостью даже свою фамилию. Оставалось выяснить, чья это была кисть— японская, корейская или китайская. В полном соответствии с циклическим движением восточной моды в российской столице я брехала о своем японском происхождении, затем — китайском, затем — корейском и снова о китайском (с небольшим перерывом на Вьетнам). Когда книжные лотки Москвы запорошило свежевыпавшими Мураками, я возвратилась к японской версии. В то время я как раз получала паспорт, и по этому случаю мы с мамой в очередной раз смогли поговорить по душам, что случалось крайне редко. Речь у нас шла совсем не об этом, но мама разоткровенничалась и вдруг призналась, что кисть — чукотская.

Это стало для меня настоящим ударом, хотя в то время я уже умела моделировать реальность по своему образу и подобию, и те люди, чьим мнением я дорожила, давно и прочно знали меня как японку-четвертинку, чей род уходил корнями в историю клана Минамото. То, что моя фамилия совсем не Минамото, а Гугель, — их не смущало.

Итак, мне было четырнадцать. Получив от мамы insight, а от судьбы — очередной нокаут, я решила вплотную заняться самостоятельным конструированием реальности. Сев за но-тик, я набрала свое имя латиницей: Elena. Погоняла cursor туда-сюда минуты три и удивилась тому, как просто все гениальное. Еловый шампунь превращался в парагон богемы всего лишь одним штрихом, который следовало вставить после первой буквы. Вот так: е-lena. Оставив за собой право отзываться на «Лену», я получила шикарный сетевой ник, а также прекрасное свежее «Илена», возникшее само собой при обратной транскрипции.

Бледная от предвкушения, я взялась за фамилию. Признаться, целью моей была Илена Гоголь. Не то чтобы я чувствовала особую привязанность к покойному классику, изрезанному некрогендерными проблемами, просто это был ближайший яркий бренд.

Задача оказалась нелегкой, потому что открыто коверкать фамилию не позволяла совесть. И я отправилась за ментоловыми сигаретами — к тому времени я уже открыто курила при матери. Что за продукт или вывеску я случайно увидела тогда в ларьке — этого моя память не сочла нужным сохранить до сегодняшнего дня. Помню лишь смысл увиденного на вывеске: получить «о» вместо «у» оказалось легко, в английском для этого достаточно ее удвоить.

Вмиг докурив ментоловую до фильтра, я ощутила совершенно мистическое головокружение. В этот миг умерла Елена Гугель — непрофориентированная девочка-подросток с зачатками характера, и родилась E-lena Google — умная волевая женщина, будущий гениальный криэйтер и лучший в мире филолог.

1